ЗАО "Россия"
Вадим Цымбурский
Если уж говорить о народных чаяниях, то давайте посмотрим на вещи реально: чего людишкам больше всего хочется? А людишки разделяются, на самом деле, на тех, которые видят, как в "европах" живут, и им хочется жить, как живется в Европе. И тех, которые не видят Европы и вообще не имеют возможности кормиться, - и им просто хочется жить. Надо сказать, что за всем нашим общественным процессом стоят именно эти два лозунга: у одних - "хотим жить, как в цивилизованном мире", у других - просто "хотим жить". А поскольку существующая в России перспектива не дает шансов ни для того, ни для другого, ответ у обеих категорий может быть только один - сокращаться, сворачиваться. Какими путями сворачиваться? Тут можно сказать, что русский бунт бессмысленно и беспощадно бушует в двух формах. Одни просто естественно исходят в небытие. Это такая фундаментальная форма русского бунта. Другие уходят за границу. Они эмигрируют. Эмиграция - это вторая форма русского бунта. И кстати, здесь заключена замечательная архетипическая параллель между уходом за границу и уходом в небытие.
Теперь давайте посмотрим, что представляет собой простертое между этими двумя граничными вариантами идеологическое поле современной России. Не правы те, кто говорит, будто его не существует. Оно существует. Представьте себе три пересекающиеся оси. Первая ось - это характеристика того, какова Россия. На одной стороне нанизана тема российского величия: "Россия - великая держава! Иной она быть не может". На другой стороне: "у нас недостаточно ресурсов - у нас их нет на армию, нет на образование, у нас их нет вообще ни на что". Да, мы великая держава, но мы выживем, только если постараемся понравиться мировому сообществу на его условиях. У нас есть ресурсы только на то, чтобы попытаться понравится, и больше ровно ни на что. И в этом случае мы сможем сохраниться как великая держава. Вторая ось - ось политического постмодерна. Это уже отказ от всякой риторики величия. "Кончилась эра национальных государств. Передовые, продвинутые точки должны войти, встроиться в окружающий мир непосредственно, помимо России. Встраиваться в окружающий мир должны наиболее продвинутые регионы. Например, Питер, непосредственно принадлежащий к Европе". То есть на одном конце эта ось имеет регионалистскую окраску. На другом же конце она предполагает отказ вообще от каких бы то ни было географических идентичностей: "Чепуха это все с геополитикой. Встраиваться должны те, кто могут: помимо всякого национального и регионального окружения - через интернетовские сообщества, предпринимательские схемы и прочее, и прочее". И наконец, третья ось. Это настоящее открытие наших 90-х годов, это геополитика. Что звучит в этом слове? С одной стороны, геополитика - это пафос больших пространств. "Нет, геополитика не может быть делом мелких государств! Какой там Узбекистан? Геополитика - дело великих образований, великих объединений". Здесь и евразийское противостояние Америке, здесь и демократический Север, где будут объединены все свободные народы против бушующего Юга. Большие геополитические повествования суть своеобразные альтернативные конструирования истории в духе Толкиена или академика Фоменко. Это конструирование истории и географии, утешающих душу. Но геополитика имеет одно еще более важное значение. Ведь на другом конце ее идеологической оси мы встречаем определенное требование, связанное с тем, что у нас есть некие общие интересы, вытекающие из нашего мирового положения. И это значит только одно: оппозиция не имеет ни малейшего права выступать с политикой, которая подрывала бы позиции существующего государственного режима. Она должна на него ориентироваться и вторить Дугину: "Слава президенту Путину, подхватившему евразийское знамя из рук президента Назарбаева!"
Таким образом, если мы представим себе вот эти три оси - геополитическую ось, постмодерную ось и ось российской самооценки, блуждающей между величием и решительным недостатком всего, - то мы полностью получаем нынешнее идеологическое поле. И все это идеологическое поле четко обслуживает существующую власть. Больше того, невозможно, оставаясь в его рамках, уйти от обслуживания существующей власти. Что же у нас за власть? Каковы ее характеристики? Кто-то на днях высказался по радио, что Послание Путина к Федеральному собранию - это как бы обращение президента открытого акционерного общества "Россия". Я бы добавил только: закрытого акционерного общества. Именно так. Распорядительные органы этого закрытого акционерного общества заняты утилизацией имперских накоплений в пределах российских границ и в формах санкционированных мировой экономикой и глобальным властным порядком. В одной моей рецензии я даже предлагаю подходящее название: The Great Russia Utilization Inc. То есть это просто компания по утилизации того, что осталось от великой России.
Чтобы уяснить для себя, как стало возможно такое положение, следует, вероятно, вспомнить траекторию нашей демократии за последние полвека. Еще в сталинскую эпоху предполагалось, что власть стремится замарать народ в своих кровавых деяниях и тем самым сплотить его и объединить с собой, повязав кровью. Стало быть, народ был востребован этой властью и, мягко говоря, нужен ей. На следующем этапе, в брежневские годы, власть проводила свои меры, не особо требуя от народа помощи, но предполагая, что народ формально присутствует и одобряет, как бы санкционируя ее деяния. И наконец, пик развития нашей демократии достигнут в 90-е, когда между "элитами" и "народом" установился своеобразный консенсус невмешательства: вы в своей сфере, мы - в своей. Власти даже не нужно, чтобы народ присутствовал при ее деяниях, состоящих в утилизации ресурсов. Самое интересное, однако, в том, что наступает момент, когда ресурсов становится достаточно мало, остается все меньше того, что еще можно утилизовать. И тогда ресурсом, подлежащим утилизации, становится само население.
А население, в сущности, не имеет за душой ничего, что оно могло бы этому противопоставить. Ничего, кроме своих выдержанных в социал-демократическом стиле самородных представлений о "царстве правды", на которых далеко не уедешь. Поэтому я согласен с теми, кто говорит, что единственный отпор этому курсу мог бы возникнуть только вверху. Я бы только подчеркнул, что этот отпор не связан с Путиным - просто потому, что его "проект" как раз и видится мне не чем иным, как легитимацией нового, более жесткого этапа утилизации постимперских ресурсов. Недавно один публицист в "Деловом вторнике" очень точно сказал о том, что при Путине сложилась интересная политическая система - система, основанная на различении "партии власти", то есть партии, прислуживающей власти, - это "Единая Россия" - и "партии режима", то есть партии, непосредственно выдвигающей цели, - это СПС, Чубайс. Получается, что с одной стороны есть "жесткие либералы", чьи цели де-факто обслуживаются государственной машиной, а с другой - есть их "оппоненты", как бы консерваторы, которые как бы с позиций государственничества повязывают население на поддержку персоны, реализующей программу "партии режима". Никакой оппозиции, которая противостояла бы этой системе, просто нет и в определенном смысле не может быть. Ведь фактически любая оппозиция, которая будет исходить из национально-государственнических предпосылок, - вливается в этот фронт "партии власти", и значит - объективно поставляет ресурс "партии режима". Безысходность момента в том, что любой патриот, в конечном счете, сейчас работает на Чубайса.
Спрашивается, на что в этой ситуации рассчитывать? Призывать к разрушению государства? Но это возможно лишь там, где, как в случае с большевиками в Первую мировую, есть какая-то интернациональная сила, на которую можно осознанно ставить. Сейчас в принципе не существует такой мировой силы, ради которой и посредством которой можно было бы разрушать сложившееся государство. Пожалуй, оптимальным был бы вариант, когда постепенно в руках у власти просто иссякали ресурсы. Тогда местные бароны вновь заявили бы свои претензии; часть регионов умудрилось бы взять под контроль "мировое цивилизованное", провозгласив там управляемые гауляйтерства; другую часть оно бы не успело взять под контроль, и там простерлись бы полумахновские "дикие поля". И тогда уж, в условиях этого напряжения между "гауляйтерствами" и "дикими полями", окончательно спали бы все мистифицирующие завесы, и выбор свелся бы к честной непримиримости двух вариантов: идти на службу в комендатуру или идти в партизаны.
В этой гротескной ясности уже не будет сомнений относительно того, чему прошедшие десять лет, на самом деле, должны были нас уже вполне научить: говорить о каких-то конкретных, частных, даже узких и самых прагматических национальных интересах России в условиях безоговорочного "да" существующему миропорядку - невозможно. Если мы говорим "да", то мы не можем защитить себя даже в Грузии. Если мы говорим "да", мы не можем предотвратить даже вступление Украины в НАТО, мы не можем повлиять на судьбу Крыма даже в случае его оккупации Турцией. Если мы говорим этому миру "да", мы не можем предотвратить вклинивание американцев в Центральную Азию. Фактически, если мы говорим этому миру "да", мы не можем сделать в нем ничего.
Поэтому, возвращаясь к теме, хочу сказать совсем коротко: никаких серьезных решений в рамках ближайших выборов ждать не следует, потому что в этих рамках их в принципе не может быть. А нынешняя оппозиционная элита должна прорабатывать стратегии будущего столетия под знаком трех больших вопросов: что делать с Россией? Что делать с миром? И третье, может быть, не менее важное: что делать с христианством?
Оригинал публикации находится на сайте "Русский Журнал" www.russ.ru
|
статьи
21.04.2004